ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

В начале 1990-х курс доллара был неприлично высоким. Скажем, в 1991 году за доллар давали больше ста рублей, а зарплата в тысячу рублей в месяц была еще вполне приличной. На доллар можно было устроить обед в ресторане, на полдоллара проехать на такси через весь Ленинград. Неудивительно, что на несколько сот полученных у спонсоров долларов можно было устроить экспедицию.

Михаил Носоновский

ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕТЕРБУРГСКОМ ЕВРЕЙСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ — УНИКАЛЬНОМ ЯВЛЕНИИ КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ 1990-Х

Портал «Заметки по еврейской истории», празднующий юбилей, уже сам превратился в заметное явление современной еврейской истории и культуры на русском языке. Я же хочу рассказать о другом, отчасти близком явлении, в работе которого мне пришлось участвовать с конца 1980-х годов — о Петербургском еврейском университете. С тех пор сменилась эпоха, и события тех лет, хоть еще свежи в памяти, но уже кажутся делами давно минувших дней.

Характерной чертой ПЕУ было то, что он возник снизу, был создан и поддерживался энтузиастами. За ним не стояли никакие организации или спонсоры, ни религиозные организации, ни государственные или академические структуры. При этом организаторами университета были очень интересные исследователи с большим творческим потенциалом. Таким образом, если большинство еврейских учреждений в постсоветском пространстве были так или иначе созданы западными организациями, то ПЕУ был сугубо внутренним проектом, отражавшим представление его создателей о том, как следует развивать исследования еврейской истории, филологии и философии и светское (нерелигиозное) еврейское образование.

Это было первое высшее еврейское учебное заведение в пост-советские годы. В Москве и в Киеве еврейские колледжи и университеты появились на несколько лет позже.

Самым первым еврейским высшим учебным заведением в России были Курсы востоковедения барона Д. Гинцбурга, открывшиеся в Петербурге в 1907 году. Частное учебное заведение давало возможность получить высшее образование в области семитологии тем, кто не имел возможности поступить на Факультет восточных языков Санкт-Петербургского университета. Сразу после революции преемником Курсов имени барона Гинцбурга стал Петроградский еврейский университет, открывшийся в 1919 году (с 1921 г. — Институт высших еврейских знаний), но закрытый Наркомпросом в 1925 г. Возникший на волне перестройки Ленинградский Еврейский Университет считал себя преемником этого учебного заведения.

Предыстория. Обстановка конца 1980-х

Впервые я услышал о том, что открывается такой университет в 1989 г. от своего сокурсника Леонида Максимова (сейчас Арье Ольман) и от Максима Мельцина. Мы тогда учились на Физико-механическом факультете в Политехническом институте и собирались становиться физиками или механиками-исследователями. Однако многие из учившихся в то время на Физмехе потом оказались гуманитариями. Среди студентов было немало евреев.

Слава Максима Мельцина как борца за справедливость и антисоветчика распространялась далеко за пределы Физмеха. С началом Перестройки в 1987 г. oн организовал «Окна гласности» — стенды, которые устанавливались в разных корпусах Политеха. На них вывешивались переводы статей из иностранных газет. Мельцин организовал студентов переводить из западной коммунистической прессы (другой тогда не продавалось) статьи с информацией, которую в советских газетах не печатали. Идея гениальная по тем временам — и подкопаться нельзя, так как газета куплена в советском киоске, и информация «антисоветская»: что-нибудь про Сахарова или про выступление Комитета за освобождение советских евреев при британском парламенте. Особенно ценилась газета французских коммунистов «Юманитe», но и британская Morning Star тоже уважалась. Конечно, это происходило при попустительстве физмеховского начальства.

По всему городу распространился слух, будто летний комсомольский стройотряд с Физмеха заключил договор с киббуцем в Израиле и едет туда на сбор бананов и апельсинов. По этому поводу был всеобщий ажиотаж. У декана, всеми любимого В. А. Пальмова, были неприятности. Hа самом деле группа из десятка физмеховцев под водительством Миши Казакова (позже, в начале 2003, он был убит на египетской границе, проходя службу в армии) действительно поехала в 1989 г. в киббуц в качестве волонтеров, но без всякой связи с Политехом и комсомолом.

От этого самого Максима Мельцина (который тогда занимался механикой сплошных сред, а потом стал кандидатом исторических наук и преподавателем истории, я в первый раз узнал про существование Ильи Дворкина. Тогда же, в 1988 я узнал про цикл лекций «по еврейской литературе», которые Дворкин проводил в ДК им. Карла Маркса на Обводном канале.

Лекции произвели на меня неизгладимое впечатление. Я интересовался еврейской историей и был знаком с ней в объеме двухтомника Дубнова и пролистанных мною в фундаментальной библиотеке Политеха (где имелись дореволюционные книги) нескольких томов «Еврейской Энциклопедии». Однако от Дворкина я узнал массу новых слов, названий и понятий, о которых никогда ранее не слышал. Он рассказывал про хасидов и миснагидов, маскилов и мусар, про цадиков из Меджибожа и Межерича, про философов вроде Бубера, Розенцвейга и Дерриды.

Это были первые разрешенные в СССР лекции по еврейской культуре, и проводились они раз в месяц. Дворкин приходил на каждое занятие с рюкзаком диковинных, нереальных еврейских книг, которые по ходу дела демонстрировал публике. A на одну из лекций он даже привел живого хасидского цадика из Израиля с длинной раздвоенной бородой, по имени рав Гедалия Аарон Рабинович. Тот преподавал в Москве в некой международной «Академии мировых цивилизаций» — странном, созданном на волне Перестройки заведении, имевшем отделения христианства, иудаизма и ислама, которое потом каким-то образом трансформировалось в Кунцевскую ешиву р. Штейнзальца. Слушатели смотрели на рава Рабиновича как на инопланетянина или как на старика Хоттабыча, выскочившего из бутылки. Дипломатических отношений с Израилем не было, турпоездок туда тоже, живых израильтян почти никто не видал, а интерес к еврейским темам был огромный. Были там и другие интересные люди, филолог Хава-Броха (тогда Катя) Корзакова, историк Вениамин Лукин. От них я узнал про открытие еврейской библиотеки при синагоге (я стал активно пользоваться этой библиотекой) и о планируем ими постоянном семинаре по еврейской литературе и истории. Во всей этой деятельности было некое ощущение чуда.

ПЕУ в первой половине 1990-х

Вместо семинара осенью 1989 г. возник «Лениградский Еврейский Вечерний Университет», проводивший лекции в ДК им. Кирова на Васильевском острове. Дело в том, что в ДК Кирова стали базироваться возникшие на волне Перестройки национальные землячества и культурные организации (немецкая, финская и другие подобные общины). Там же в 1989 году стало действовать и Ленинградское Общество Еврейской Культуры (ЛОЕК). А при нем Дворкин с товарищами решили организовать Ленинградский еврейский университет. Учебное заведение с таким названием действовало после революции, но было закрыто в 1925 году. Сам Дворкин позже мне рассказывал, что идея создать «народный университет» вместо лектория была подсказана директором ДК Кирова, которому, очевидно, власти, напуганные размахом Перестройки, поручили присматривать за землячествами. Так или иначе, «Вечерний университет» стал действовать, проводя занятия поначалу три раза в неделю. У меня есть грамота об окончании первого курса (1989/90 уч. год) этого заведения.

Через некоторое время название «ЛЕВ университет» сменилось на «Ленинградский Еврейский Открытый Университет» и сохранялось в таком виде пару лет. Занятия стали более регулярными. В первый год очень интересные лекции читал рав М. Кориц и по-швейцарски изысканный рав А. Вайнгорт. Помню также лекцию рава Ицхака Зильбера и многое другое.

С начала 1990-х учебные программы стали более упорядоченными, начались дневные занятия. К числу постоянных преподавателей и сотрудников примкнули Борис Хаймович, Валерий Дымшиц, Александр Львов, Александр Кобринский, Дмитрий Эльяшевич, Марина Брук, Семен Парижский и другие. Помимо собственных преподавателей, к учебному процессу привлекали специалистов из ВУЗов города и иностранных профессоров. Среди лекторов были историк Исидор Геймович Левин, лингвист Леонард Георгиевич Герценберг, филологи-гебраисты Г. М. Демидова, С. М. Якерсон, В. Лебедев, М. Н. Зислин, раввины из Израиля А. Вайнгорт, М. Корец. Из израильских визитеров, выступавших с лекциами, мне запомнились рав Ицхак Зильбер, члены кнесета раввины Ицхак Леви, Хаим Друкман, лингвисты-гебраисты М. Шавит, З. Каддари, Бен-Ашер, историки М. Бен-Сассон, Ш. Штампфер, искусствовед Б. Наркис и генерал Узи Наркис, супруги Арье и Хана Ротманы (Беловы).

Финансовая поддержка университета обеспечивалась Джойнтом и спонсорами отдельных программ. Денег было мало, но и курс доллара тогда был завышен, 50 долларов в месяц составляли приличную зарплату. Вокруг Петербургского еврейского университета (ПЕУ) возникло множество дочерних программ, от семинаров и конференций для учителей еврейских школ и журнала «Еврейская школа» до совместных с Иерусалимским университетом экспедиций по описанию еврейских памятников на территории бывшего СССР и до религиозного Бейт-Мидраша.

Экспедиции

Стержнем, объединявшим неформальную жизнь ПЕУ, были летние экспедиции на Украину и в другие места. Первая «официальная» экспедиция (в которой я не участвовал) состоялась, кажется, в 1989 году. Тогда собирался некий студенческий отряд, занимавшийся в еврейском квартале Вильнюса раскопками, после чего некоторые из участников под руководством Ильи Дворкина поехали в Меджибож и прочие местечки бывшей черты еврейской оседлости. Официальность состояла в том, что, в отличие от прежних велопоездок Дворкина с друзьями, в этот раз они имели официальное письмо на бланке Советского фонда культуры с просьбой ко всем советским органам и билетным кассам оказывать «экспедиции» содействие.

В 1990 г. Экспедиционной деятельностью занялся энергичный и молодой Борис Хаймович. Я помню его первое появление в ПЕУ весной 1990 г., он проводил семинар про иудейско-эллинистические памятники из Керчи. Участвовал в поездках и B. A. Дымшиц. Леонид Максимов (Ольман) в том году собрал группу, направлявшуюся в Латгалию.

Поездки эти были чем-то среднем между настоящей экспедицией и турпоездкой. Жили люди в гостиницах, перемещались междугородним транспортом. Задачи поездок Дворкин ставил весьма глобальные и неопределенные: опрашивать и записывать местных жителей о довоенной жизни евреев и о Холокосте, одновременно фотографировать надгробия, еврейские дома и здания бывших синагог и вообще все интересное, что по пути попадется. Думаю, для Ильи преобладали все же задачи педагогические: участники поездки прoникаются духом еврейской истории, видят своими глазами, откуда вышли их бабушки и дедушки, читают при этом подобающие еврейские тексты, такие, как, например, хасидские истории в изложении Эли Визеля, действие которых разворачивается в этих самых местечках на Подолии, в Галиции или Волыни: Острополе и Меджибоже, Шепетовке и Дубно, Аннополе и Озаринцах, Бучаче и Подгайцах. Надо сказать, что и эта одна задача с лихвой оправдала бы эти поездки.

Илья настаивал на соблюдении в поездках кашрута (старались не нарушать его и остальные руководители групп), на соблюдении шаббата, который посвящался изучению еврейских философских и прочих текстов. До сих пор помню, как в 1990 г. в Бердичиве мы сидим на исходе субботы в сумерках в «готеле Дружба», ожидая первые звезды, и изучаем под руковолством Дворкина труд, конечно же, ребе Леви-Ицхока из Бердичева, «Кдушас-Леви». Помню, что Дворкин комментировал онтологический статус настоящего и прошедшего. Настоящее время мимолетно, потому его нет, и оно соответствует слову эйн (нет). А прошедшее, напротив, это йеш (есть). Этот момент примечателен еще тем, что именно тогда впервые появился приехавший из Ленинграда в Бердичев замечательный наш фотограф, мастер шуток-прибауток и всеобщий любимец Михаил Аркадьевич Хейфец. Он рассказывал об этом приблизительно так: «Прихожу я в гостиницу и вижу, сидят в темноте и что-то бубнят. Да, думаю, влип, связался с ненормальными». Миша, однако, стал непременным участником последующих поездок, его присказки, шутки и анекдоты становились крылатыми выражениями.

В Бердичеве за нами постоянно следуют толпы местных жителей, которых Илья с удовольствием приглашает и на урок. Один старичок, услышав рассуждение про то, что прошлое это «йеш», а настоящее — «эйн» тут же задал вопрос, а какому слову соответствует будущее время? Илья задумался и пообещал принять старичка без экзаменов на заочное отделение университета. Попутно он пригласил на гастроли в Ленинград группу самодеятельных клезмеров («Майн татэ из а фармазонщик, ой ин ди мамэ ганвен фиш ин маркт» — «Потрясающе! Что значит папа-фармазон? Франк-масон?»). Их руководитель воодушевился: «ребятам себя показать, да и возможность заработать». Этого, конечно, тоже не состоялось, как не состоялась покупка университетом домов в Меджибоже и в Бухаре для создания в них экспедиционной базы и филиала университетского Бейт-Мидраша. Из затей фонтанирующего энергией Дворкина осуществлялась 1/10, но и этого было достаточно.

Так экзальтированно, хаотически и не без мистификаций проходили первые экспедиции с Ильей, но люди оттуда возвращались немного другими. Это была возможность соприкоснуться с живым еврейством, с ожившими страницами книг. Я и сам первый раз оказался на «каббалат шаббат» как раз тогда, в Бердичеве, отнесся к этому ритуалу очень серьезно и продолжаю так же относиться до сих пор, и своих детей тому же стараюсь учить. А многие, глядя на Дворкина, стали тогда по-настоящему соблюдающими.

Не следует думать, что все экспедиции ПЕУ были дилетантскими. Экспедиции 1991-1998 гг. под руководством Хаймовича были вполне профессиональными. Говорю это как человек, бывавший в экспедициях по описанию еврейских кладбищ и на Карибах (на Ямайке) и в эпиграфических экспедициях «Сефера» в 2000-2010-е.

Научная и образовательная деятельность

В начале 1990-х курс доллара был неприлично высоким. Скажем, в 1991 году за доллар давали больше ста рублей, а зарплата в тысячу рублей в месяц была еще вполне приличной. На доллар можно было устроить обед в ресторане, на полдоллара проехать на такси через весь Ленинград. Неудивительно, что на несколько сот полученных у спонсоров долларов можно было устроить экспедицию.

В университете в это время было довольно много студентов, человек 150-200, и они получали стипендию. Работало в разных ответвления ПЕУ тоже немало народа, думаю, десятки людей. На вечернем отделении учились люди более старшего возраста. Многие интересовались Израилем не с точки зрения абстрактного страноведения, а с точки зрения отъезда. Их привлекала возможность изучать иврит. А для кого-то просто было важно куда-то «пристроиться»: с началом экономических реформ многие потеряли или не могли найти работу. Без сомнения, тогда приходило и немало людей, всегда испытывавших внутренний интерес к еврейской истории и культуре и не имевших раньше возможности его удовлетворить или реализовать. Именно для них, для развития национального самосознания и для объединения творческих, талантливых людей, и создавался университет. Однако, профессионально стали заниматься иудаикой из тогдашних студентов единицы.

При ПЕУ действовал «Центр изучения и презентации восточноевропейской диаспоры» (позднее «Институт изучения еврейской диаспоры (ИИЕД)»), который и занимался сбором и обработкой экспедиционных материалов. B лучшие времена там работало человек 15. Кроме того, был Институт проблем еврейского образования, выпускавший журнал «Еврейская школа». Помимо этого, издавалась серия сборников научных трудов по истории и по философии, «Труды по иудаике ПЕУ».

Существовал также Бейт-Мидраш (неформальная, упрощенная ешива), располагавшийся сначала (1990/91 уч. год) почему-то в неком Интерьерном театре (доме Державина) на Фонтанке, затем (в 1991/92 г, когда занятия университета проходили в школе на Благодатной ул.) в арендованном помещении на Свеаборгской ул., позднее — на Киевской ул. у метро Фрунзенская. Там велись интенсивные занятия по Хумашу / Мишне / Гемаре три раза в неделю, одно время был постоянный раввин из Америки, периодически проводили уроки приезжие раввины (среди них попадались весьма значительные в том или ином смысле люди, помню депутатов Кнессета Ицхака Леви и Хаима Друкмана). Студенты Бейт-Мидраша тоже получали стипендию.

Борис Хаймович, не отказываясь полностью от познавательного характера экспедиционных поездок, пытался, по крайней мере, очертить реальные цели и задачи. Довольно быстро ПЕУ стал сотрудничать с Центром еврейского искусства при Иерусалимском университете, экспедиции стали финансироваться этим центром, там же хранились копии всех материалов. Tам же стал работать над диссертацией сам Хаймович, приезжая летом в экспедиции. Цели экспедиций стали более определенными, они, как и ИИЕД, трудились над созданием Свода еврейских памятников Украины (сначала Подольской губернии). Свод этот так и не вышел, но вместо него вышел изданный Борисом и коллегами Путеводитель «100 еврейских местечек Подолии» (вопреки названию, в нем сведения о примерно 30 местечках).

Аккредитация и диплом

Среди людей, которые пришли в ПЕУ к Дворкину в самом начале существования этого заведения, большинство довольно скоро либо уехали в Израиль, либо сами оказались преподавателями, а не студентами. Мало кто был заинтересован в прохождении формального курса ПЕУ, поскольку диплом ничего не давал. Программа часто подвергалась изменениям по ходу дела, хотя университет, без сомнения, стремился к тому, чтобы студенты обучались по систематическим программам. Я тоже уже преподавал иврит с 1990 года, но я также старался формально пройти учебный план, сдать установленные экзамены и выполнить прочие формальные требования. К 1992 стало ясно, что я могу оказаться одним из первых выпускников ПЕУ, против чего я, разумеется, не возражал. Загвоздка состояла, однако, в том, что для получения формального права выдавать дипломы о высшем образовании университет должен был пройти аккредитацию в Госкомвузе. А пройти ее на тот момент не было возможности в силу бюрократической сложности процедуры. Университет, однако, ставил целью и обязался выдавать своим выпускникам «диплом государственного образца». Одним из способов сделать это, которые рассматривало руководство ПЕУ, было договориться с каким-нибудь «настоящим» ВУЗом, чтобы тот признавал курсы ПЕУ и выдавал свой диплом выпускникам ПЕУ. Выпускники, по замыслу ректората, могли бы получать два диплома: «негосударственный» диплом ПЕУ и «государственный» другого ВУЗа. Договориться таким образом было, однако, непросто; провалились попытки такой договоренности с Пединститутом им. Герцена, ЛГУ, с ИСАА при МГУ в Москве, и даже были большие проблемы с т. н. «Академией им. Маймонида».

В случае со мной, поскольку одно высшее образование у меня уже было, и я работал преподавателем иврита, вопрос удалось решить (далеко не быстро и не с первого раза) таким образом, что меня приняли на третий курс Восточного факультете СПбГУ на отделение «семитологии». Мне перезачитывали общие предметы за первые два курса из Политеха (такие как Экономика или Философия). Оставшиеся я должен был сдать экстерном. Это были прежде всего языки. Иврит я знал на хорошем уровне, а вот по арабскому отставал от студентов кафедры арабской филологии СПбГУ. Восточный факультет считался лучшим из гуманитарных факультетов Петербургского университета (и города), поступить туда непросто, а в группу семитологии набирали 5 человек раз в 2-3 года, т. е. семитологов были единицы. Преподавала древнееврейский и арамейский языки там доцент Грета Михайловна Демидова, которая читала лекции по грамматике библейского иврита и в ПЕУ и которая во многом помогла мне на Восточном факультете.

Что касается «негосударственного» диплома ПЕУ, то его я тоже хотел получить. Ведь ПЕУ — первый еврейский ВУЗ в Ленинграде и в Восточной Европе, после закрытия в 1920-е годы Ленинградского еврейского университета (преемника Курсов востоковедения барона Гинзбурга). ПЕУ открылся в 1989 году, а московские учебные заведения — Академия Маймонида, Туро-колледж, ЕУМ, ЦИЕЦ — появились ближе к середине 90-х. Таким образом, первый выпуск ПЕУ, как-никак, знаменовал возрождение еврейского высшего образования в Восточной Европе, событие, хоть и не бог весть какое, но все же историческое. А я оказался первым выпускником. «Негосударственный» диплом ПЕУ за номером (несколько нелепым) АА 000001 мне все-таки выдали.

Позднее другим выпускникам было выдано еще несколько дипломов такого же образца. Успешно закончил я и Востфак, победив наконец классический арабский, египетский диалект (учебник Краснознаменного института), арабские газетные тексты, коммерческие тексты, хрестоматию по пословицам и поговоркам, «Путешественника» классика ХХ века Махмуда Теймура, древние летописи Айам-уль-Араб, средневековые нравоучительные истории про Будасфу и Билаухара, и прочие трудные дисциплины и тексты; выучив наизусть десять сур из Корана. На выданном СПбГУ дипломе о присвоении квалификации востоковеда-филолога (семитолога) по специальности «Востоковедение и Африканистика», как и положено, говорится, что я поступил в 1989 г. в ПЕУ и окончил полный курс Восточного факультета.

Итог и наследие

После того, как к середине 1990-х годов все, желавшие уехать в Израиль, в основном уехали, курс доллара нормализовался, подобный размах стал невозможен. Количество людей, работающих в ПЕУ сократились, университет залез в хронические долги. Зарплата в 1996-1997 годах выплачивалась с трехмесячным опозданием, и все университетские структуры разделились и частично распались. Сохранившиеся сжались в размере, их возглавили, вероятно, более реалистичные люди, зарплату стали платить вовремя, но и ощущение чуда начала 1990-х годов ушло.

В Петербурге возникли новые исследовательские центры по иудаике. При новом Европейском Университете Валерий Дымшиц в конце 1990х создал центр «Петербургская иудаика». Кафедра гебраистики появилась в СПбГУ. В Москве возникло несколько высших еврейских учебных заведений — Еврейский Университет в Москве, отделение Туро-Колледжа, Академия Маймонида, центр иудаики при ИСАА МГУ. В Киеве открылся Соломонов Университет, отделение иудаики в Киево-Могилянской Академии.

Государственные требования к ВУЗам стали более строгими во второй половине 1990-ых. В 1998 ПЕУ преобразовался в Петербургский Институт Иудаики (ПИИ), ректором которого стал Дмитрий Эльяшевич, сменивший уехавшего в Израиль Дворкина. Это небольшое учебное заведение вело программы бакалавриата на протяжении двух десятков лет, готовя преподавателей иврита и истории, переводчиков и историков.

ПИИ за два десятилетия своего существования выпустил более сотни студентов (список выпускников с темами дипломных работ есть на сайте ПИИ http://www.pijs.ru/nashi_vypuskniki). Но к 2020-ым годам модель ПИИ стала нерентабельной. Государственные нормы требовали преподавания большого числа общеобразовательных предметов в учебной программе, и их преподавание для горстки студентов стало слишком сложной задачей, ставя под сомнение саму идей отдельного ВУЗа, посвященного узкой теме иудаики.

В 2020 году было объявлено, что петербургское отделение Российского Еврейского Конгресса (РЕК) не может финансировать ПИИ, и институт на грани банкротства. В январе 2022 года ректор Петербургского Института Иудаики объявил о том, что ПИИ «меняет формат работы». Учебная программа бакалавриата закрыта из-за снижения спроса на светское еврейское образование. Рынок труда, например, для учителей иврита, наполнился. Кроме того, иудаика как междисциплинарная область исследований, так и не была признанна государственными структурами, стандартов по ней нет. Вдобавок пандемия ковида-19 изменила ситуацию на рынке образования, сделав доступными онлайн-программы и сократив финансирование традиционных программ. А военные действия с 2022 года, санкции против России и эмиграция усугубили ситуацию. Однако ПИИ продолжает библиотечную и архивную деятельность.

В наше время появились работы ряда историков о ПЕУ. Так, Семен Гольдин в статье 2023 года «Becoming Jews: The Petersburg Jewish University in the 1990s» уделяет внимание идеям, которые мотивировали Илью Дворкина на создание ПЕУ. По его мнению, Дворкин видел в университете попытку возродить еврейство через академию. «Он понимал иудаизм не через заповеди, ритуалы и молитвы, а как интеллектуальную традицию, еврейскую мысль», как альтернативу организации еврейской жизни на постсоветском пространстве Сохнутом, Джойнтом и Хабадом, которые «импортируют еврейский контент», не позволяя «вырастить что-либо аутентичное». По мнению С. Парижского, «академическая иудаика могла быть субстратом, на котором… российские евреи могли обрести свой голос, найти свое полезное прошлое, выбрать культурные коды для выражения своего мировоззрения. В российской еврейской жизни академическая иудаика останется единственным анклавом, где иностранные модели не доминировали». Однако эти надежды не оправдались.

«Колониальные, импортированные еврейские культурные проекты полностью заглушили любые попытки мыслить самостоятельно, понять самостоятельно, как может или должна появиться еврейская культура в России. Идея основать новую еврейскую культуру на академических исследованиях иудаики провалилась».

Я же думаю, что оценивать роль ПЕУ нужно не по утопическим идеям (которые если и были у Ильи Дворкина, то к академической деятельности отношения не имели), а по конкретной работе в Jewish Studies, и прежде всего по академическим публикациям и другим достижениям. А их было немало для маленького нового гуманитарного ВУЗа в Петербурге 1990-х.

Повторюсь, что экспедиции ПЕУ 1991-1998 гг. под руководством Б. Хаймовича были вполне профессиональными. Говорю это как человек, бывавший и в экспедициях по описанию еврейских кладбищ на Карибах (на Ямайке), и в эпиграфических экспедициях Сефера в 2000-2010-е. Если бы не эти экспедиции, то сотни уникальных памятников не были бы известны, не вошли бы в научный оборот, и оказались бы разрушенными.

ПЕУ издавал серию сборников научных трудов по иудаике, прежде всего — по истории и по материалам экспедиций (например, в Среднюю Азию). Эти статьи и материалы востребованы и сегодня 30 лет спустя. Два тома справочника «Сто местечек» — уникальное издание, другого такого нет. Издавался и методический журнал для педагогов «Еврейская Школа». ПЕУ был действующим центром, где велось преподавание современного и библейского иврита. Проводилось более десятка международных конференций. Все это уникально для российской науки 1990х. Несколько десятков исследователей начали свои карьеры в ПЕУ или были так или иначе с ним связаны.

Илья Дворкин говорит:

«ПЕУ был первым центром этого направления, и последующие возникли только через три года, и уже не без влияния ПЕУ. В 1992 г. опыт ПЕУ считался очень успешным, и ко мне неоднократно обращались за консультациями по поводу создания других программ по иудаике. Разумеется, каждый такой проект был уникальным и имел свои особенности. Но первый центр академической иудаики занимает особое место, т.к. он отвечал на вопрос о самой возможности данного явления.»

Помимо преподавателей иврита и истории, дал ли ПЕУ/ПИИ каких-либо заметных ученых в области иудаики? Многие исследователи начинали здесь, а затем продолжили обучение в других заведениях и стали состоявшимися исследователями. Это Хава Корзакова, Вениамин Лукин, Арье Ольман, Леонид Коган, Семен Парижский, Владимир Левин, Валерий Дымшиц, Борис Хаймович, Владимир Антокольский, Алла Соколова, Александр Львов и другие.

Что касается меня, я стал профессором механики в США, но иудаику не забываю. Так получилось, что в начале 1990х, когда мы ездили в экспедиции в Украину, нам открылись ранее неисследованные еврейские памятники, прежде всего надгробия. Я был одним из немногих в тех группах, кто знал иврит и мог надписи читать и документировать. Так я оказался специалистом по восточно-европейской еврейской эпиграфике. Я опубликовал и ряд работ о структуре надгробных надписей на иврите, и о смыслах, заключенных в этом весьма интересном жанре. Уже в 2000-ые годы я не раз приезжал из Америки и участвовакл в разных летних школах и экспедициях. Есть у меня научные работы и интересные находки и по еврейским надписям в регионе Карибского моря (на Ямайке), в Марокко, и по истории бухарских евреев и караимов. И, конечно, я активно публикую статьи на портале «Заметки по еврейской истории» Евгения Берковича.

Санкт-Петербург, январь 2024

Старый (начало 1991 года) фильм про Петербургский еврейский университет.

Литература

М. Носоновский. Из истории высшего еврейского образования в России (К 100-летию открытия Курсов востоковедения им. Барона Гинцбурга). Альманах «Еврейская Старина» №1(54) Январь-февраль 2008 года https://berkovich-zametki.com/2008/Starina/Nomer1/MN83.htm

Semion Goldin. Becoming Jews: The Petersburg Jewish University in the 1990s

https://academic.oup.com/book/45548/chapter-abstract/394676859

https://doi.org/10.1093/oso/9780197687215.003.0008

Dimitrii El’iashevich, Maksim Mel’tsin and Mark Belcher “A Stormy Turn for the Better: Jewish Studies in Russia,” Vol. 58, No. 8/10, In: Impulses for Europe: Tradition and Modernity in East European Jewry (AUGUST-OKTOBER 2008), https://www.jstor.org/stable/44934291

Петербургский институт иудаики меняет формат работы. Журнал «Лехаим» 26 января 2022. https://lechaim.ru/news/peterburgskij-institut-iudaiki-menyaet-format-raboty/